Конфликт тигров и людей на Дальнем Востоке(1)

Конфликт тигров и людей на Дальнем Востоке — следствие стремления к большим деньгам. Кто их получает?

ОТ РЕДАКЦИИ
Этот материал — продолжение репортажа о масштабном конфликте тигров и людей на Дальнем Востоке. Хищники приходят в села, срывают с цепей собак, убивают скот, а когда сильно истощены — нападают и на людей. Но, несмотря на весь ужас происходящего, в этом конфликте есть те, кто на его фоне получает большие деньги и не намерен останавливаться. Сегодня говорим о них.

Промышленное освоение кедрово-широколиственных лесов на Дальнем Востоке началось в 1930-х годах, и сегодня — в этом лесоруб Сергей Близнец прав — тайга здесь находится в критическом состоянии.

В ноябре 2018 года биолог Ольга Ухваткина опубликовала статью, в которой на основании анализа космических снимков заявила, что 41% коренных лесов Приморского края был вырублен полностью, 40% — затронуто рубками в той или иной степени, 15% — не представляли ценности для лесопромышленников из-за породного состава и всего 6% ценных лесов оставалось не нарушено. «Всего 6%, и остались они лишь на территории заповедников и национальных парков. Их можно встретить и на территории орехово-промысловых зон, там, где вырубка леса запрещена, но, как ни печально, только на бумаге. К сожалению, пускают под топор и эти территории. Как это произошло, кто это допустил, разбираться не нам», — писала биолог. Подобных данных для Хабаровского края нет, но ученые сходятся во мнении, что состояние уссурийской тайги (кедрово-широколиственных лесов Дальнего Востока) в целом катастрофическое.

— Я бы сказал, что в каком-то смысле она при смерти, — говорит кандидат биологических наук и эксперт по лесному хозяйству Алексей Ярошенко. — Крупные массивы диких лесов на Дальнем Востоке сохранились преимущественно на особо охраняемых природных территориях: в заповедниках и национальных парках. На всех остальных участках экосистемы уже сильно изменены человеком. Мы живем в том периоде, когда уссурийская тайга остается только как музейная редкость.

Впрочем, лесопромышленникам нужно как-то поддерживать свой бизнес, и на особо охраняемые природные территории они тоже сегодня идут.

Лесорубы в Бирском заказнике. Скриншот из видео Александры Сорочинской

ЧАСТЬ I.
«Что растет, то и пилим»
А кажется, что лес здесь есть.

Над дорогой, проложенной лесорубами прямо среди Бирского заказника, колышутся верхушки кедров и берез. Тишина идиллическая. Лишь птицы поют, и копошится, пытаясь взобраться на холм, проснувшийся раньше времени барсук.

Вдруг метрах в трехстах начинает доноситься шум, и через минуту мимо проезжает МАЗ, груженный штабелями леса в четырнадцать рядов.

— Дуб везут, дуб, — вздыхает зоолог Сергей Колчин, который, рассказывая мне пару дней назад о Бирском заказнике, хватался за голову: заказник, созданный для охраны редких животных, и промышленные рубки — кто придумал это совместить?

Бирский — это 53 тыс. га на западных отрогах Сихотэ-Алиня. Помимо осин, елей и берез, здесь растут маньчжурский ясень, монгольский дуб, корейский кедр и маньчжурский орех. Эти деревья плодоносят и создают кормовую базу для изюбрей, кабанов, косуль и гималайских медведей. И потому заказник — одно из ключевых мест обитания тигров в России. Впрочем, кажется, таковым ему осталось быть недолго. Сегодня, по словам егерей, рубками затронута почти вся его территория — лесопромышленники работают уже на самых отдаленных горных участках. И лес, который можно видеть вокруг, — иллюзия.

Если присмотреться, поймешь, что многие деревья ценных пород уже вырублены, кроме, разве что, кедра и маньчжурского ореха, которые рубить запрещено. Долго ли здесь будут обитать животные — вопрос открытый.

Да и есть ли они еще? За день мы не встретили ни одного следа копытных.

С Сергеем Колчиным мы идем в направлении лесопромышленных таборов. И километров через пятнадцать после таблички, обозначающей начало заказника, доходим до первого. Кран-манипулятор укладывает готовый к вывозу кругляк на грузовую машину. Оператор крана — мужчина в камуфляже — не обращает на меня никакого внимания. Его коллега, обедающий в будке, тоже отмахивается и отказывается говорить. Мы уже предполагаем, что они проинструктированы ни с кем не общаться, но на соседней делянке водитель большегруза оказывается более словоохотливым.

Зоолог Сергей Колчин в Бирском заказнике. Скриншот из видео Александры Сорочинской

— Уже через две недели заканчиваем работу, — рассказывает он, представляясь Михаилом и кивая в сторону штабелей с древесиной. — Скоро снег растает, здесь будет не проехать. На другие участки переберемся — тоже в заказник, но с другой стороны гор. А сюда зимой опять приедем — до 2027 года аренда.

На темно-зеленом вагончике, в котором живут рабочие, надпись «Баск-инфо». Компания — лесозаготовитель средней руки с годовым оборотом от 150 до 225 млн рублей и чистой прибылью 12–17 млн. В грубых нарушениях природоохранного законодательства не замечена, но это лишь из-за того, что вред природе на Дальнем Востоке узаконен. По словам рабочего, тигры лесорубов в Бирском заказнике не беспокоят.

— Тут же копытных нет. Вы хоть одно животное видели? — бесхитростно объясняет он. — А нет копытных — нет и тигров. Я только у реки немного следов видел. А больше нигде.

— А куда животные делись? — спрашиваю я.

— Не знаю. Ушли, наверное, куда-то в другой лес.

— Хорошие дубы, здоровые, — бросает Сергей, показывая на штабеля.

— Да ну, — отмахивается лесоруб. — Дровяные они, плохие. Здоровые, но перестоявшие уже. Если б их лет двадцать назад срубить… Тут у нас дуб, ясень, береза в основном: что растет на делянах, то и пилим. Сейчас даже хиленькие берем, смотри, — показывает на лежащий в кузове тонкий кругляк. — Ну ветки же, е-мое! В основном все, что сейчас забираем, на дрова пойдет, на доски совсем немного отобрать получится.

При этом он заверяет, что компания занимается лесовосстановлением и высаживает кедр на месте рубок. Но ухаживает ли кто-то за посадками, Михаил не знает.

На деляне перед последним лагерем раскиданы порубочные остатки и некондиционная древесина. Сергей осматривает место рубок и вдруг заявляет:

— Сдается мне, что здесь вообще рубить нельзя. Чисто визуально это кедровник, а участки, на которых доля кедра составляет три единицы и более, запрещены к рубке.

Он говорит, что запрет обходят по коррупционным схемам: нечистые на руку лесничие с подачи промышленников переделывают планы лесоустройства — и по документам получается, что кедра на делянах почти нет.

Лесоруб Михаил. Скриншот из видео Александры Сорочинской

— А почему именно кедр так ценен, что его рубить нельзя? — спрашиваю Сергея. Он объясняет, что кедровыми орехами питаются более 50 видов млекопитающих и птиц.

— Это хлебное дерево. На нем завязана вся экосистема кедрово-широколиственных лесов, от него зависят и хищники. Кедр дает пищу кабанам, гималайским медведям, другим животным, которыми питается тигр. Кедр и дуб — два дерева-кормильца. Дуб рубить можно, кедр — нельзя. Но и кедр гибнет, потому что техника, выбирая деревья вокруг него, повреждает ему корни и стволы, а если он остается один — его сваливает ветром. И то, что тигры сейчас идут в села, — это как раз сигнал, что в кедрово-широколиственных лесах происходит что-то неладное.

Посреди этого неладного мы и стоим. Это кажется, что вокруг есть лес. На деле — вокруг есть деревья. Причем те, которыми брезгуют даже лесорубы.

Только у части животных получается перебраться на пока еще не затронутые человеком участки, значительная часть погибает от голода. А хищник, чтобы выжить, идет к человеку.

Распил
Лесная промышленность считается одной из системообразующих для экономики Дальнего Востока. С этим трудно спорить: по данным правительства РФ, в ней задействовано 30 тыс. человек, или 0,71% трудоспособного населения. В 2021 году участники отрасли отчислили в бюджеты разных уровней 14,5 млрд рублей. Правда, с 2022 года на фоне событий в Украине и отказа ряда азиатских государств (в особенности Японии и Южной Кореи) закупать российскую древесину, объем отчислений упал. Рослесинфорг сообщал, что за первое полугодие 2023 года в бюджетную систему страны от лесопромышленников Дальнего Востока поступило всего 5,8 млрд рублей. Однако даже экологи соглашаются, что совсем отказаться от рубок в регионе сейчас невозможно.

— Лесная промышленность — это все-таки изрядная доля экономики Дальнего Востока. Отказаться нужно не от нее, а от бесхозяйственного подхода к рубкам, — подчеркивает биолог Алексей Ярошенко.

Алексей Ярошенко. Скриншот из видео Александры Сорочинской

Один из приморских экологов, пожелавший сохранить анонимность, согласился рассказать «Новой», как устроено лесное хозяйство на Дальнем Востоке.

— В наших регионах не работают гиганты наподобие «Илима», вместо них сотни небольших и средних компаний. Причем — и это особенность региона — компании часто принадлежат азиатским владельцам: преимущественно китайским, но в Хабаровском крае, например, один из крупнейших арендаторов — малайская «Римбунан Хиджау».

Собеседник «Новой» на примере Приморского края объясняет, что до 2019 года в лесном хозяйстве «царил полный хаос»:

— Что касается налогов. Арендатор лесного участка платит деньги в бюджет не за площадь, которую он арендовал, а за каждый кубометр добытой древесины. До 2019 года договоры аренды часто заключались без аукционов — судя по всему, за большие взятки. Или аукционы проводились, но были неконкурентными — победитель был заранее известен. Стоимость одного кубометра древесины по таким договорам нередко составляла смешные деньги, например, 20 рублей. Не 20 000 рублей, а просто 20 рублей. Иногда больше, но в среднем с одного кубометра древесины бюджет получал 100 рублей: то есть в крае за год вырубалось 4,5 млн кубометров древесины, а в казну уходило всего 450 млн рублей.

Экспертные оценки разнятся, но все сходятся во мнении, что на деле бюджетные поступления должны были быть куда больше — от 50 до 100 млрд рублей в год. Буквально: регион не получал и 1% от тех денег, которые мог бы получать.

С приходом в 2019 году в Приморье нового министра лесного хозяйства Константина Степанова, по словам нашего собеседника, у части компаний аренда была отозвана и передана другим игрокам. В целом это, подчеркивает он, привело к улучшению ситуации.

— Аукционы стали более честными. Средняя цена за кубометр стала составлять не 100, а 3000 или 4000 рублей. По некоторым ценным породам доходила и до 6000. С 2019 года все-таки ситуация с пополнением бюджета начала выправляться — до 5,5 млрд рублей в год собирали с лесной отрасли только в Приморском крае. Что это значит, на мой взгляд? Что и раньше арендаторы платили вовсе не 100 рублей за кубометр древесины. Просто они эти деньги платили не в бюджет, а в карман конкретных чиновников. Каких — неизвестно: никто за эти сомнительные контракты ответственности не понес.

Лесорубы в Бирском заказнике. Скриншот из видео Александры Сорочинской

Однако после 2022 года ряд зарубежных компаний ушли с российского рынка. И положительные изменения оказались нивелированы новыми негативными тенденциями.

— Были крупные лесозаготовители из Японии. Тот же «Тернейлес», который работал в основном в северо-восточной таежной зоне Приморского края. Они занимались заготовкой хвойных пород: елки, лиственницы, пихты, и перерабатывали их в шпон. Была компания «Лесэкспорт», которая, как ни странно, ориентировалась на внутренний рынок и производила трехслойный паркет. Эти компании были куплены китайскими структурами и перестали заниматься глубокой переработкой древесины, стали делать какие-то простенькие полуфабрикаты для вывоза в Китай. Наши власти очень любят бравировать приходом китайских инвесторов.

Но что такое китайские инвесторы на деле: приходит какой-то